— Как же, забудешь тут, — обиделся Арташов. — У меня только вчера двое погибли. В том числе последний офицер.
— Не у тебя одного, во всем корпусе потери. Дорого нам этот Рюген дался, — Полехин нахмурился. — Что зыркаешь? Думаешь, сотни на смерть послать легче, чем двоих?
— Полагаю, легче. Вы эти сотни на корпус делите. А у меня они считанные.
— Ишь, каков! — Полехин оборотился к притихшим дамам, приглашая их оценить дерзость подчиненного и собственное, генеральское долготерпение. Но в глубине суровых глаз проблескивали лукавые лучики. Эти хорошо знакомые Арташову лучики стирали с тяжелого лица простецкое выражение, за которым прятался очень умный и наблюдательный, битый-перебитый жизнью мужик.
В дверь протиснулась потеющая от страха физиономия старшины Галушкина, из-за спины которого выглядывал Горевой. Полехин поманил Галушкина пальцем.
Старшина выдохнул и, старательно чеканя шаг, двинулся к генералу. В левой его руке вверх-вниз ходил зажатый в кулаке лист бумаги.
— Давай, давай, — поторопил Полехин. Пробежал глазами содержимое листа.
— Десять килограмм шоколада? — переспросил он с показной суровостью. — Не слипнется?
Старшина в ужасе сглотнул.
— Так мал мала ведь, товарищ генерал, — горячо зашептал он. — Глядеть больно, какие тщедушные!
— Рассчитали, как вы и приказали, на неделю, — дополнил Горевой, под взглядом генерала браво подтянувшись.
— Тушонки пару ящиков вписать? Или лишним будет? — шутливо обратился Полехин к Невельской.
— Не-не-не! — Невельская, утратив дар речи, затыкала пальчиком в докладную. — То есть непременно.
Полехин, вошедший в роль благодетеля, выдернул из кармана самописку, начал было писать, раздраженно потряс ее и лишь после этого сумел вписать строку.
— Так. А тут что? «60 пар женской обуви малых размеров». Это непросто будет. Но поищем. Поглядите, ничего не упустили?
Он показал содержимое Горевому. Тот, плохо скрывая волнение, коротко, по-военному, кивнул.
Полехин подтянул требование, вывел наискось: «Начальнику АХО. Где угодно изыскать и выдать. Об исполнении доложить».
Подписанное требование протянул старшине:
— Завтра же получить!
Перевел строгий взгляд на Арташова:
— Сами догадаться не могли… Пойдем-ка, прогуляемся к морю, капитан.
С видимой неохотой Полехин выкарабкался из обволакивающего кресла, с галантностью гиппопотама склонился перед дамами:
— Спасибо за чай. Насчет сирот ваших позаботимся. А пока, считайте, оставил вас под охраной.
— Главное, чтоб не под конвоем, — сострил Горевой. На него скосились.
Полехин нахмурился.
— Конвой — это еще заслужить надо, — значительно отшутился он. — А про вас мы пока знаем, что делаете доброе дело. Вот и продолжайте.
— Спасибо, генерал, — баронесса поспешила загладить неловкость. — Вы здесь всегда желанный гость.
— Надо думать, — ироническую улыбку Полехина разглядел лишь идущий следом Арташов. Он же, единственный, успел заметить радостное рукопожатие Невельской и Горевого, — генеральская благосклонность стала для них нежданной индульгенцией.
На крыльце с автоматом наперевес застыл Петро Будник, у калитки — в плащ-палатке старательно тянулся в струнку Магометшин, — караулы были расставлены.
Покряхтывая, Полехин прошествовал к воротам, за которыми обстукивал колеса генеральского «мерседеса» водитель. В стороне, привалившись к металлической решетке, переговаривались двое охранников. При виде генерала все трое выжидательно вытянулись.
Но Полехин, отмахнувшись, в сопровождении Арташова пошел к берегу.
Море открылось сразу, едва вышли из кустарника в дюны.
Полехин прошел к огромному, заросшему валуну у края невысокого обрыва, ощупал мох на поверхности камня, уселся. С сапом втянул в себя пропитанный йодом воздух. Вгляделся в волны, что с глухим рыком лизали побережье острова.
— Балтика! — протянул он. — Слышь, Арташов, как рычит. Не любит нас с тобой. Ничего! И пес побитый порыкивает. А после ластится к новому, понимаешь, хозяину. Побили — теперь приручим!.. Чего озираешься?
Арташов встрепенулся, поймав себя на том, что краем сознания изучает открытую местность вокруг, прикидывая, где можно укрыть генерала в случае опасности. Поймал — и сам себе изумился: прятаться больше было незачем. Но подсознание продолжало воевать.
— Ты, кстати, хоть знаешь, в чьем доме оказался? — полюбопытствовал генерал.
— Знаю.
— Зна-аю! — передразнил Полехин. Озадаченно потряс залысой головой. — Всё-таки любопытные коленца жизнь отхватывает. В Первую мировую германский флот в Финский залив пожаловал. В Петроград захотели прорваться. А знаешь, что спасло город, а считай, и революцию? Не смогли преодолеть минно-артиллерийскую систему, разработанную адмиралом Эссеном. А вот теперь мы с тобой вышли на германскую Балтику. И в кого утыкаемся? Опять в фамилию Эссен, от революции сбежавшую. Такая вот круговерть судеб в природе.
Он огладил крутой, в складках затылок.
— Ты-то как к ним угодил? Других домов, что ли, не было?
— Сами видели. Поблизости ничего.
— Положим, видел. Хотя, если и были, тебе б наверняка этот достался. Вот если по всему побережью, — он повел лапищей, — одну-единственную коровью лепешку оставить, ты в нее как раз и угодишь.
По раздражению, овладевшему генералом, Арташов сообразил, что разговор затеян неспроста.
Полехин вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул подчиненному:
— Твоя работа?
Даже не развернув, Арташов узнал потерянный листок.
— Видно, когда в штабе был, из сумки выпал, — объяснился он.
— Это что, семечки, чтоб выпадать?! — рявкнул Полехин. — Вслух читай.
Арташов уныло вздохнул:
— Порой мне кажется:Она рожала не меня,А мир, в котором есть странаИз крови и огня.Уж лучше б спрятаться в подол,Не видеть и не знатьТот многоликий произвол,Что подарила мать.
— Товарищ генерал! Тут ничего крамольного. «Страна из крови и огня», — так война же.
— А многоликий произвол — конечно, Гитлер, — в тон ему догадался Полехин. — Ты это попробуй особистам объяснить. У них отобрал. А если в следующий раз меня не окажется?
Оглядел унылого подчиненного:
— Допустим, не можешь не марать бумагу. Прет изнутри. Понимаю, с природой не поспоришь. У самого иной раз поносы бывают. Так пиши как все люди: о зверствах фашистов, о матерях, не дождавшихся сыновей, о подвигах. Да хоть о разведчиках своих. Вы ж такого повидали, что другому писаке ста жизней не хватит, чтоб осмыслить. А у тебя под рукой. И главное — всё по правде будет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});